Большой скачок, конечно, не был странной, непонятно откуда взявшейся идеей «волюнтариста» Мао, как писала позднее советская пресса. Переход к нему был подготовлен двумя важнейшими фактами. Первый факт – это история социализма в СССР, а именно – ускоренное развитие промышленности в Советском Союзе в годы первых пятилеток. (Так, например, только с 1928 по 1932 год продукция машиностроения и металлообработки в Советской стране увеличилась в 4 раза, а по сравнению с 1913 годом в 7 раз). Второй факт – это ускорение развития самого Китая после внедрения в экономике социалистических методов. Например, выпуск стали в КНР с 1952 по 1957 год возрос с 1 млн. тонн до 5,2 млн. тонн, в то время как в соседней Индии он за тот же период увеличился всего с 1,6 до 1,7 млн. тонн.

Ускорение темпов развития вызвало большое воодушевление у рабочих и крестьян. Результаты превзошли ожидания. «Восточный больной», как называли долгое время Китай в Европе, очень быстро выздоравливал и становился на ноги. В период с 1954 по 1957 год рост производства составлял 12% в год[1]. Однако, по всему было видно, что можно достичь куда больших темпов развития.

Один из китайских собеседников советского журналиста М.Яковлева так описывал настроения того времени: «Я… сегодня утром слышал, как рабочие говорят: «На нашем заводе директор консерватор. А мы можем сделать все, даже то, что снится во сне»»[2]. Таким образом, планы развития экономики, намеченные «правым» VIII съездом КПК, стали казаться консервативными не только группе левых в руководстве партии, но и большинству рабочих.

В тот же период в партийных документах вместо реляций о «победе социализма» появилась реалистичная формулировка: «На протяжении всего переходного периода, то есть до построения социалистического общества, борьба между пролетариатом и буржуазией, борьба между двумя путями – социалистическим и капиталистическим – всегда будет главным противоречием внутри страны»[3]. И это на фоне того, что СССР уже объявлен «государством всего народа» изжившим классовую борьбу и социальные противоречия, а КПСС «общенародной партией».

Сущность Большого скачка заключалась в том, что серьезную отсталость в средствах производства китайские коммунисты попытались компенсировать за счет трудового энтузиазма масс. Во многом такая ставка оказалась оправданной. Общий стоимостной объем валовой продукции промышленности Китая за 1958-1960 годы возрос в 2,3 раза – с 70,2 до 163,7 млрд. юаней, в тяжелой промышленности объем продукции увеличился в 3,4 раза – с 31,7 до 109 млрд. юаней[4]. По данным французского экономиста Жана Делена, «годовой рост производства составил 31% в 1958 г., 26 – в 1959 и 4% в 1960 г., то есть среднегодовой рост составил 20% в течении трех лет Большого скачка»[5].

Большой скачок дал неплохой экономический рост, однако, лишь на недолгий срок.

Основной причиной окончания Большого скачка явился не «крах авантюры Мао Цзэдуна», как об этом писали в СССР и капиталистических странах. Свернуть Большой скачок заставили «внешние» причины. Во-первых, стихийные бедствия 1959-61 годов, самые сильные в Китае за все двадцатое столетие, вызвали гигантский неурожай, что привело к серьезному ухудшению снабжения городов сельскохозяйственной продукцией. При этом выжимать максимум из «человеческого фактора» становилось негуманно и невозможно. Во-вторых, проявились «узкие места» китайской экономики, на которых пробуксовывало ускоренное развитие. Основным таким «узким местом» оказался транспорт, абсолютно не готовый обеспечить необходимый при таких бешеных темпах развития промышленности грузооборот.

Но, пожалуй, главной причиной свертывания Большого скачка и довольно длительного застоя периода «исправления положения» (1961-1966) стал отзыв Никитой Хрущевым советских специалистов. Китай не обладал в те годы достаточным количеством подготовленных кадров для того, чтобы продолжить реализацию намеченных проектов в промышленности без помощи советских инженеров. Большинство проектов начатых с советской помощью так и остались нереализованными. Это нанесло гигантский ущерб экономике Китая и оставило неизгладимый след в советско-китайских отношениях: для китайцев прекращение экономического сотрудничества стало шоком. Как писал, живший долгое время в Китае Жан Делен, «китайцы все же не ожидали, что братская социалистическая страна так неожиданно покинет их. Они не могли поверить, что соперничество между государствами возьмет верх над идейной солидарностью и пролетарским интернационализмом»[6].

Другой «экономической авантюрой» Мао считается создание Народных коммун.

Курс на создание Народных коммун был намечен в августе 1958 года на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК в Бэйдайхэ. И это решение было вызвано не просто желанием сделать общественной собственностью все, «кроме зубных щеток», как об этом пишет большинство авторов, враждебных красному Китаю. Решение о переходе к Коммунам было обосновано экономически.

Коммуна представляла собой более высокую степень обобществления на селе. В ее собственность переходили приусадебные участки и средства производства, оставшиеся в личной собственности крестьян. Другой особенностью Народной коммуны было то, что в нее сливались несколько сельскохозяйственных кооперативов, и коммуна превращалась также в самоуправляемый орган, обладающий полнотой власти не только в области хозяйства, но и в административной сфере. Объединение нескольких сельхозкооперативов в коммуну позволяло высвободить необходимые трудовые ресурсы для производства сложных работ по ирригации и открывало перспективу соединения сельского хозяйства с промышленностью. Объединение также нивелировало различия между бедными и богатыми сельскохозяйственными кооперативами, имущество которых объединялось в общую собственность коммуны.

В ходе создания Народных коммун была предпринята попытка перейти к бесплатному снабжению членов коммуны продуктами питания. Так во «Временном уставе народной коммуны «Спутник» было записано: «любой член коммуны, какой бы рабочей силой ни располагала его семья, бесплатно снабжается зерновыми продуктами». Как отмечает критически настроенный по отношению к маоистской практике французский журналист Жан Эмиль Видаль, в коммунах, которые он посетил в ходе своего пребывания в Китае, их члены бесплатно получали «не только зерно и продукты, являющиеся основой питания в Китае, но и одежду. Оплата стрижки волос, расходов по бракосочетанию или похоронам тоже производилась коммуной»[7].

Народные коммуны пытались сочетать сельское хозяйство с промышленностью. Однако в условиях неразвитости производительных сил это в основном свелось к организации «маленьких доменных печей», большинство из которых давали сталь плохого качества, не пригодную для промышленного использования. Большая часть этой стали пошла на нужды самих коммун: из нее делали плуги, мотыги и т.п.

Ссылаясь на политику коммунизации, Мао Цзэдуна и его сторонников обычно обвиняют в попытках построения «казарменного коммунизма», однако выступление Мао на совещании в Учане в ноябре 1958 года свидетельствует об обратном.

В этой речи Мао напомнил о том, что три месяца назад в Бэйдайхэ говорилось о скором вступлении Китая в коммунизм. «Хорошо, что при этом было оговорено пять условий:» – сказал отошедшим немного от «левой» горячки руководителям партии Председатель, – «1) максимальное изобилие продукции; 2) высокое коммунистическое сознание и высокая мораль; 3) высокая культура и ее широкое распространение; 4) ликвидация трех видов различий (т.е. различий между городом и деревней, между рабочим классом и крестьянством, между умственным и физическим трудом) и остатков буржуазного права; 5) постепенное отмирание всех функций государства, за исключением внешней… Ликвидировать три вида различий и пережитки буржуазного права невозможно за 20 лет»[8]. Здесь мы видим, что Мао рисует марксистскую картину движения к коммунистическому обществу, а вовсе не казарменного коммунизма.

Но что же тогда было основной причиной появления многочисленных перегибов и левого авантюризма, во время осуществления курса Народных коммун, в частности случаев обобществления кур, уток, домашней утвари?

Главной причиной было, как это не банально, пресловутое «головокружение от успехов». Многие члены КПК, а также беспартийные рабочие и крестьяне решили в 1958 году, что до коммунизма, что называется «подать рукой», не очень хорошо понимая при этом, что такое коммунизм. Этот фактор вошел в резонанс с ростом настроений стихийного уравнительного крестьянского социализма, а также слился с борьбой бедных крестьян в рамках сельхозкооперативов с более богатыми. Если также учесть, что появление Народных коммун произошло одновременно с расцветом курса Большого скачка, то станет ясно, что гигантская энергия, энтузиазм, высокие темпы развития не могли не толкнуть не только руководителей, но и целые классы на путь авантюризма. «С созданием коммун осенью 1958 года, – говорил Мао на совещании в Сэнчжоу в феврале 1959 года, – началось «поветрие обобществления имущества»»[9]. Осуждая это «поветрие», Председатель говорил, что «перейти к полной собственности коммун, а от нее к общенародной собственности» можно будет только тогда, когда «коммуны обретут экономическую мощь».

Как бы то ни было, коммунистические одежды оказались слишком велики для китайской деревни конца 50-х. Выступая в Чжэнчжоу, Мао отметил, что «поветрие обобществления имущества» обернулось тем, что «сотни миллионов крестьян вместе со своими звеньями стали бойкотировать партийные комитеты» и «утаивать продукцию». Всем стало очевидно, что крестьянина сотни лет жившего в условиях частной собственности, атомизированного парцеллярного существования в миг нельзя переделать в коммуниста, обобществление он воспринимает как экспроприацию и понимает только те меры, которые приносят ему непосредственное улучшение материального положения. Полное обобществление в условиях неразвитых производительных сил китайской деревни не могло принести крестьянину непосредственного улучшения положения, а неурожаи вызванные стихийными бедствиями привели к тому, что уравнительное распределение в коммунах значительная часть крестьян стала воспринимать как несправедливость.

Надо отдать должное руководству КПК и самому Мао, - они своевременно ликвидировали негативные тенденции «коммунизации». Уже к февралю 1959 года, по словам Мао, «были исправлены такие уклоны, как «поветрие обобществления имущества», «уравниловка, безвозмездная передача имущества и аннулирование ссуд», другие левацкие загибы». В коммунах было установлено 6-8 разрядов зарплаты, в зависимости от количества и качества труда. В целом можно сказать, что после «левого загиба» распределение было приведено в соответствие с выдвинутым Марксом для первой стадии коммунизма (социализма) принципом «каждому по труду». Более того, «левый загиб» был даже необходим для перехода к этому принципу на селе, где нужно было сломить вековую инерцию крестьянской мелкособственнической психологии. Ибо, как заметил однажды Ленин, чтобы выпрямить палку нужно перегнуть ее в другую сторону.

Вопреки распространенному мнению, Культурная революция также вовсе не была «экономической катастрофой». Как раз наоборот. За разрушительными 1967-68 годами, когда процессы «захвата власти» и борьба между массовыми организациями хунвэйбинов и цзяофаней действительно дезорганизовали производство, последовали годы бурного роста, которые позволяют назвать период Культурной революции периодом наиболее динамичного развития китайской экономики за всю историю. Это стало в том числе и результатом того, что управление производством после побед Культурной революции было организовано на новых основаниях. Управление промышленными предприятиями перешло от инженерно-технических работников к революционным комитетам, большинство членов которых было рабочими. Как отмечает очевидец событий француз Жан Делен, руководство предприятиями до Культурной революции характеризовали «антидемократические методы управления, стремление навязать рабочим выполнение решений инженерно-технических работников без какого-либо их обсуждения». Борьба, - продолжает Делен, рассказывая об изменениях в управлении Пекинского станкостроительного завода, - «приняла форму соперничества представлений об управлении предприятием; восторжествовали те, кто сумел навязать[10] свои взгляды большинству рабочих. Те инженерно-технические работники, которые после критики признали свои ошибки, были в конце концов допущены в революционный комитет. Лишь двое из них были наказаны и переведены на работу в цех, где им открывалась возможность «исправить свой образ мышления производительным трудом»»[11]. Новое руководство предприятие ставит своей задачей «привлекать всех рабочих к участию в жизни предприятия», отмечал Делен.

Самое важное экономическое мероприятие Культурной революции – прекращение выплат национальной буржуазии. Система выплат была введена после победы народной власти, с целью не допустить резких выступлений буржуазных элементов против нового строя. Бедная на грамотные по части производства инженерные и управленческие кадры Коммунистическая партия вынуждена была часто ставить во главе предприятия бывшего капиталиста. И такая ситуация продолжала воспроизводиться. В 1955 году лишь 28% студентов были выходцами из семей рабочих и крестьян. В 1965-ом их доля увеличилась до 49%, что все равно было крайне мало. «Все иностранцы, побывавшие в Китае до культурной революции, поражались тому, что чаще всего им приходилось иметь дело с представителями администрации непролетарского происхождения. Нередко директором завода бывал ветеран революционных битв, а рядом с ним работал технический директор, принадлежавший к бывшему правящему классу»[12]. Естественно, в своей массе бывшие капиталисты сожалели о потерянных классовых привилегиях и надеялись их вернуть. Культурная революция была направлена против них, а также против правых в партии, таких как Лю Шаоци и Дэн Сяопин, которые объективно отражали влияние этого слоя на политические процессы.

Изменение форм управления производством и переход к полностью государственной собственности в промышленности от смешанной (государственно-частной) дало впечатляющие результаты в промышленном производстве. За период с 1966 по 1976 год, то есть за период Культурной революции валовой национальный продукт вырос с 306,2 до 543,3 млрд. юаней, или на 77,4%. Среднегодовые темпы прироста производства промышленной продукции в 1966-1970 годах составляли 11,7%, что выше, чем в период дэнсяопиновских рыночных «реформ» (около 9%). Рост в тяжелой промышленности был еще выше, в 1966-70 годах он составлял 14,7%, в то время как в период первой «реформаторской» пятилетки (1981-85) – 9,6%. Следует учитывать, что в период «реформ» Китай интенсивно привлекал иностранный капитал, в то время как в годы Культурной революции развитие осуществлялось за счет внутренних ресурсов. С 1965 по 1975 год добыча угля увеличилась в 2 раза, нефти – в 6,8, газа – в 8 раз, стали – в 1,9 раз, цемента – 2,8 раз, металлорежущих станков – в 4,4, тракторов мощностью более 20 лошадиных сил – в 8,1 раз, а маломощных тракторов – в 52,2 раза, минеральных удобрений – в 3 раза, хлопчатобумажных тканей – на 49,2%[13]. В сельской местности Китая в 1973 году было 50000 малых гидроэлектростанций (для сравнения: в 1949 году — 26); снабжение сельских областей электроэнергией увеличилось в 1973 году на 330% в сравнении с 1965 годом.

В период Культурной революции было построено 1570 крупных и средних промышленных объектов. Китай овладел новейшими технологиями необходимыми для производства ядерного оружия и космических полетов.

Экономические успехи Культурной революции отмечает и французский экономист Шарль Беттельхейм: «Никакого длительного застоя или регресса в экономике страны не было. Между 1965 г., последним годом перед Культурной революцией, и последними годами, для которых у нас есть оценки, не было никакого застоя. Производство электроэнергии увеличилось с 42 до 108 млрд. КВт-ч (в 1974 г.), производство стали — с 12,5 до 32,8 млн. тонн (в 1974 г.), угля — с 220 до 389 млн. тонн (в 1974 г.), нефти — с 10,8 до 75-80 млн. тонн (в 1975 г.). Говорить о длительном периоде застоя и даже регресса – значит совершенно расходиться с действительностью и просто становиться жертвой клеветы на саму Культурную революцию»[14].

Что касается «человеческого измерения», то здесь показательна всего одна цифра: за время правления Мао средняя продолжительность жизни в Китае удвоилась с 35 до 69 лет.